Дом бабы Насти отыскать не составляло особого труда. Он стоял на пригорке и виден издалека. Резные ставни окрашены в голубой цвет, а на коньке красовался цветастый петух. У калитки на лавочке сидела баба Настя и из тростника плела не то цаплю, не то аиста. Ей уже далеко за восемьдесят, а выглядела она на шестьдесят с хвостиком, а глаза горели как у молодой. Поздоровавшись, я спросил у нее:

    - Баба Настя, что это у вас - цапля или аист?

    - А что получится, - махнув рукой, ответила она.

    - Присесть можно? - осторожно спросил я.

    -Садись. За посиделки денег не беру. Ты, видать, не здешний, - продолжила она, - что-то я тебя здесь не видала.

    - Приезжий я.

    - Приезжий? А к кому приехал?, - К вам, баба Настя.

    - Ко мне? Стара я уже, чтобы ко мне такие хлопцы приезжали.

    -Баба Настя, говорят, вы Сеньку лично знали?;

    -Сеньку? Какого Сеньку? Я многих Сенек знала, двое из них ныне здравствуют.

    -Баба Настя, меня интересует, Сенька-партизан, в честь которого названа гора Сенькина Шапка.

    -Эвон че придумал. Сколько лет прошло, я уже ничего не помню, да и тебе зачем все это?

    -Хочу написать о нем.

    Она нахмурилась, глаза ее сверкнули каким-то недобрым огоньком.

    -А где ты раньше был, мил человек? Раньше, глядишь, было бы к месту, а, может быть, и памятник ему поставили бы. А сейчас ведь как говорят, что, мол, зря кровь проливали. И революция не нужна, и большевики враги, и Ленин враг. Ты тоже будешь писать, что не нужно было Сеньке воевать и свою голову положить в борьбе, а он, Сенька, и сложил свою голову за то, чтобы ты был счастлив. Ничего не помню. Зря приехал. Уходи. Я был ошеломлен таким приемом. Мне говорили, что она добрая, приветливая старушка, а тут была разъяренная тигрица. Между тем, на глазах у бабы Насти навернулись слезы. Я придвинулся к ней и, обняв ее за плечи, сказал:

    - Баба Настя, вы неправильно меня поняли. Я знаю, что он герой, и хочу написать о нем, чтобы сохранить добрую, светлую память о человеке, который отдал свою жизнь во имя спасения других. К тому же, вы были его невестой.

    - Невеста, да не из того теста. Какая я невеста, если его не сберегла.

    Она отстранила меня от себя со словами:

    - Пойдем в хату, а то скажут: Лукьяниха с молодым обнимается по средь улицы. Она поднялась и направилась в дом. Я последовал за ней. Снаружи дом казался небольшим, но внутри он был просторным. Довольно-таки большая кухня и две небольшие комнаты. В переднем углу икона Пресвятой Богородицы, в углу напротив стоял буфет с красивым резным орнаментом, какие сейчас можно увидеть в антикварном магазине, по-видимому, старинной работы.

    - Мой делал, - сказала баба Настя, видя, что я засмотрелся на этот буфет.

    - Здесь все сделано его руками, - продолжала она, - и дом сам строил, и этот буфет, стол, стулья. Помер он два года назад, а я вот хожу и смотрю на все это.

    В каждой комнате были поделки из тростника. Здесь были лебеди, кувшины и даже парусник, но особенно бросался в глаза ковер ручной работы.

    - Этот ковер я соткала, когда мне было двадцать лет. Сенечкой ходила и ткала.

    - Это в честь того Сеньки сына назвали?

    - Да. Это я его сгубила, - со вздохом сказала баба Настя, ставя самовар на стол.

    - Как это? Как могло такое случиться? - недоумевал я.

    - А вот так и случилось. Не с умыслом, конечно, но я, и только я виновата в его гибели.

    - Баба, Настя, я знаю, что трудно об этом рассказывать. И все же расскажите о нем. Кто он, какой он был. Вы наверняка еще с детства с ним были знакомы?

    - Нет. Пришлый он.. Не из местных. Как-то осенью прибился к нашему отряду. Тогда бой был, и беляки большими силами напали на нас. Мы стали отходить в лес, но белые на опушке установили пулемет, и он закрыл дорогу к отступлению. Можно было левым флангом отходить, но до балочки нужно уходить по открытой местности, а силы врага в несколько раз превышали наши. Вот тогда решили идти на прорыв. Потерь не избежать, но кто-то уцелеет. Для начала решили подавить пулеметное гнездо. И только приготовились к атаке, как вдруг видим: пулемет развернулся и стал строчить по белым. Беляки опешили и стали отступать, а мы тут же на них насели. Атака была отбита. Командир и несколько партизан подходят к пулеметчику, который перешел на сторону партизан, но каково было их удивление, когда они увидели, что за пулеметом лежал молодой парнишка лет 19-20 в рваных штанах, в рубашке неизвестно какого цвета и босой.

    - Откуда ты, герой?

    - Отсюда не видать, - загадочно ответил он.

    - А зовут тебя как?

    - Сенькой.

    - Семеном значит.

    - Не-е. Сенькой.

    - А по фамилии?

    - Все зовут Сорви Голова.

    - Ну, что Сорви Голова, в этом мы уже убедились, но все же фамилия у тебя есть?

    - Не-а. Сенька Сорви Голова и все.

    - Так как же мне тебя в отряд зачислять? Не писать же Сенька Сорви Голова.

    -Так и пиши. А вообще никак зачислять не нужно. Я человек вольный, не привык, чтобы мной командовали. Я сам по себе.

    - Ты что анархист?

    - Че? Сам ты анархист. Сказал тебе, что сам по себе.

    - Отчаянный был хлопец, - продолжала баба Настя, - первый разведчик был, а еще гармонист отменный. Забрали мы его в отряд, накормили, в баню сводили, он, как увидел гармошку, даже не спросясь, схватил ее и до утра играл на ней. Да как играл, весь отряд собрался вокруг него, а потом, как выдастся свободная минута - сразу за гармошку. Все он умел: и играть, и плясать, и воевать, за что я его и полюбила. Как-то я его спросила:

    -Что это ты Сорви Голова, да Сорви Голова. Есть же у тебя настоящая фамилия, а он: «А тебе зачем, вот когда пойдешь со мной под венец, тогда и узнаешь».

    -А родом ты откудова?

    -А кто его знает. Мать говорила, что в капусте нашла. Крестили оглоблей. От Волги до Дальнего Востока добирался, скрываясь от царских жандармов после маевки под Нижним. Вот и до вас добрался.

    -Так я от него ничего не добилась. А еще неслух был. Дисциплину совсем не признавал. Уйдет, бывало, из отряда без всякого разрешения и дня три-четыре его в отряде нет, а потом заявляется, да еще языка приведет. Командир грозил ему трибуналом, а он смеется и говорит: «Командир, так тюрьма - мой дом родной, а ты мне тюрьмой грозишь». А командир что, покричит, покричит, да и успокоится. Где такого разведчика возьмешь? А, между прочим, беляки за голову Сеньки большую цену назначили. А он только посмеивается, да и диверсии им устраивает: то мост взорвет, то эшелон под откос пустит. А в этот день он был особенно веселым. Мы заняли небольшую деревеньку и там заночевали. Утром уже готовились к выступлению, но враг не дремал и за ночь подтянул крупные силы. Беляки с трех сторон напали на нас. Мы не ожидали нападения, и в отряде поднялась паника.

    Партизаны бросились врассыпную и попали под огонь неприятеля. За какой-то час боя от отряда осталась только половина. Нас прижали к высокой скале и стали обходить. Отряду грозила неминуемая гибель. Вот тогда к командиру подошел Сенька и говорит:

    - Командир, вот тот овражек видишь?

    - Вижу.

    - Вот ваше спасение.

    - Поздно. Видишь, противник пошел в обход.

    - Дайте мне две ленты и взрывчатку, и я прикрою ваш отход. Идите к Хребтовой балке, там отряд Петухова.

    - Но тебе не уйти.

    -Не беспокойся, командир. Сенька и не из таких ситуаций сухим выходил.

    - Возьми с собой человек пять.

    -Нет, только я один. Как только я открою огонь, сразу же уходите. А пока прикройте меня.

    И он, нагрузившись, начал взбираться на скалу. Казалось, что целая вечность ушла, пока Сенька поднимался на скалу. Враг все наседал и наседал. Уже осталась треть отряда. Наконец, мы услышали долгожданную пулеметную очередь. Враг в замешательстве прекратил наступление, и отряд, воспользовавшись заминкой неприятеля, бросился к спасательному овражку. Я пропустила последнего партизана, а сама в кусты и стала подниматься на скалу. Я глазами поискала Сеньку, его нигде не были видно. Я взглянула вниз и увидела, что белые уже очухались от шока, теперь они стали подбираться к Сеньке. Двух беляков я сняла выстрелами из винтовки, но на меня вышло еще пятеро, и тут раздалась пулеметная очередь.

    - Ты почему здесь? - услышала я голос Сеньки. - Немедленно уходи.

    - Я с тобой. Я никуда не уйду.

    - Уходи немедленно. Здесь не место для свиданий.

    -Я никуда не уйду. Вместе уйдем.

    - Уходи отсюда, слышь, уходи, - закричал он на меня, - что ты бегаешь за мной, как шлюха. Ты мне не нужна. Понимаешь, не нужна.

    Его слова прозвучали, как гром среди ясного неба. Я была в ярости и чуть было не выстрелила в него, но этого не сделала. И такая обида закипела во мне. С минуту я стояла в растерянности. Я посмотрела в его глаза, они были полны глубокой печали. Эти глаза я запомнила на всю жизнь.

    - Да уходи же ты наконец, - выдавил он из себя с какой-то невыразимой грустью.

    Злость и обида потупили, мой разум, и я, вся в слезах, метнулась в кусты. В мозгу, как колёса вагонов, отстукивало: «Что ты бегаешь за мной, как шлюха, что ты бегаешь за мной, как шлюха». «Чтоб тебя Бог покарал!» - ответила я ему на бегу.

    Я бежала, не помня себя, по дороге, которую указал Сенька. Я не хотела подчиниться его воле, но так случилось, что я бежала той дорогой, которую мне указал он. Всю дорогу я слышала пулеметную очередь, потом взрывы двух гранат, а потом мощный взрыв. И только тогда я поняла, что вдвоем нам не уйти, и он оскорбил меня только для того, чтобы я ушла, и теперь он прикрывал мой отход. Мне действительно не нужно было приходить, мой приход его и погубил. Не приди бы я тогда, он был бы жив. Жив он или нет, я, конечно, не знала и хотела повернуть обратно, но рассудок на сей раз подсказал, что изменить уже ничего невозможно. Если Сенька жив, он обязательно вернется. Три дня я бродила по лесу и только к вечеру набрела на своих, они соединились с отрядом Пастухова, а меня считали погибшей. Я рассказала о своей последней встрече с Сенькой.

    Через неделю мы освободили ту деревню, поднялись на ту скалу, там было множество трупов, но трупа Сеньки не было. Мы обыскали каждый кустик, каждую ямку. В одной из таких ямок валялся разбитый Сенькин пулемет, в метрах пятидесяти лежала Сенькина шапка. Я подошла, дрожащими руками подняла ее, бережно прижала к груди и горько заплакала. Никто из партизан не стал меня утешать. Все стояли молча, сняли с головы свои шапки, потом дали залп из винтовок в честь безвестного партизана Сеньки.

    - Неизвестно, где Сенькина родина и неизвестно, где его могила, - сказала я, - пусть же эта скала будет его могилой и назовем ее Сенькиной Шапкой.

    Правильно, - пронеслось по рядам, - пусть народ помнит имя; героя, который отдал свою жизнь за спасение людей. Назовем ее Сенькиной Шапкой.

    Она смолкла, глаза ее были полны слез.

    - Баба Настя, - осторожно обращаюсь к ней, - а куда вы дели эту Сенькину шапку?

    Она молча поднялась, открыла сундучок и извлекла оттуда обыкновенную цигейковую шапку-ушанку.

    - Вот она. Храню ее как талисман. Я взял шапку из дрожащих рук, внимательно осмотрел ее - она была потертая и облезлая.

    - Так куда же делось тело Сеньки? - спросил я, возвращая ей шапку.

    - Говорил пленный казак, что Сенька взорвал себя взрывчаткой после того, как к нему казаки подступились, хотели живьем взять. Только там и погибель свою нашли. Останки его приказал забрать их ротмистр, чтобы - предоставить командованию, за его голову большое вознаграждение было обещано.

    Я сидел и думал: Сеньки нет, а память о нем жива в той же скале, что названа Сенькиной Шапкой. Сколько их безымянных героев погибло в гражданскую, в Великую Отечественную, афганскую, а теперь еще и в чеченскую. А зачем? Зачем проявлять свой героизм только на войне? Неужели человек создан только для того, чтобы убивать другого? Ох, как бы хотелось, чтобы не лилась людская кровь на поле брани. А тем, кто уже сложил, свои головы, Вечная память!

    Эту легенду я слышал в юности, будучи семнадцатилетним пареньком. Прошло несколько лет, я побывал в городе Уссурийске. Там под Уссурийском тоже есть гора Сенькина Шапка и там точно такую же рассказывают легенду. Со временем я совершенно забыл эти легенды, но этим летом побывал в п. Лозовый и увидел гору Сенькина Шапка. Я вспомнил об этих легендах и подумал: «Я забыл, забудут и другие, а кто-то вообще не знает об этих легендах». И я решил написать легенду о Сенькиной Шапке. Я не стал указывать конкретное место действия. Пусть партизанцы думают, что это их : партизан Сенька, уссурийцы пусть узнают своего героя. И пусть простят меня читатели за то, что, возможно, кто-нибудь знает другой вариант и не согласен с моим. Рассказ девушки я взял за основу, остальное – авторский вымысел.